1) Он глянул вниз, и с удивлением обнаружил, что на полянке появился ещё кто-то. И этого кого-то воробьишка даже не заметил.

2) - Он прошёл здесь вечером, и небольшой дождик смыл след, но далеко уйти не мог, - между тем продолжала говорить охотница, - однако стоит поторопиться, зверя такой величины, если судить по следам, я давно не встречала.

- Мне кажется, что *между тем* тут стоит опустить, так как вообще не звучит.

Дальше я еще прочел немного первой главы, но остановился... Прости, Keris, но я не люблю фэнтэзи и что-то в этом роде, тем более по мотивам он-лайн игры, а которую не играл да и не тянет... =) Вот эти 2 моих замечания - это все, чем могу оценить рассказ. А от дачи другой оценки воздержусь, так как мне это просто все чуждо и я не посмею это комментировать =)

Надеюсь вопрос исчерпан.

Мы все читаем то, что нам по душе. Не нравится - не читай.

Тем временем солнце уже скрылось и на дорогу легли сумерки, а сама дорога стала петлять между деревьями, впереди показались приземистые домики. Оба воина шли быстро и размеренно в сгущающейся темноте. Странное создание – поринг, давно отстал, убедившись в тщетности своих попыток отомстить крестоносцу за пинок. Встречая путников заголосили собаки привязанные в дворах. Им вторили мелкие шавки, которые бегали без привязи. С заходом солнца люди не показывались из домов, потому оба крестоносца дошли до харчевни не встретив ни одного человека.
Впереди, прямо у дороги стоял большой двухэтажный дом с огороженным двором. Дорога шла мимо, а вот оба воина уже пришли. Вывеска «Усталый путник» недвумысленно объясняла предназначение данного дома, служившего и гостиницей и трактиром одновременно. Из прикрытых дверей долетал смутный гул голосов, но главное – оттуда же тянуло весьма аппетитным запахом. И хоть он и смешивался с запахом постоялого двора, конюшни и свинарника, но заметно улучшил настроение путников. Двое не торопясь вошли на подворье и тут черноволосый присвистнул:
- А волшебница-то наша здесь, решила видимо пренебречь твоим советом о гостинице в Зелёных Холмах. И либо она торопилась дать отдых лошадям и завернула сюда, или…
- Или у неё есть свои причины оказаться именно тут – закончил фразу черноволосого Керис.
Карета стояла на дворе, четвёрка лошадей была распряжена и видимо находилась в конюшне.
Беловолосый крестоносец пожал плечами:
- Было бы больше времени – тут бы не останавливались. А так – будем просто более внимательны и приготовимся ко всяким неожиданностям.
- Кстати тут ещё два рыцаря имеются, - добавил Керис указывая в дальний угол двора, - уж не к ним ли на встречу торопилась наша знакомая?
Черноволосый кивнул головой:
- Да боевые птицы в снаряжении без хозяев бегают очень редко.

В самом углу двора стояли две огромные птицы – пеко. Взрослые птицы весили как две лошади разом и были злобны и свирепы по своей природе. Кроме того они были плотоядны и чрезвычайно умны. Тем не менее человек сумел приручить этих злобных бестий и заставил себя уважать за ещё большую свирепость и изворотливый ум. С момента рождения птенца его хозяин постоянно был рядом, поил и кормил своего пеко. Неудивительно, что к моменту полного взросления боевая птица не только атаковала противников своего хозяина, но и позволяла ему ездить на себе, при этом никого больше не признавая во всём мире. Во время боя это были действительно ужасные противники. Огромной массой они сбивали с ног лёгкую пехоту и топтали используя свой вес увеличенный за счёт всадника. Люди надевали на них железную сбрую защищавшую от ударов, а на когти птицы – специальные железные остро заточенные шипы разрывающие лёгкие доспехи. А ударом клюва они вырывали куски мяса как из животных, так и людей, пробивали кольчугу, и могли смять шлем вместе с головой обладателя. Это был воистину страшный противник, который тем не менее слепо доверял хозяину и выполнял все команды. Способностью обуздать и правильно воспитывать птенцов могли похвастаться лишь рыцари да крестоносцы, да и то не всем это было под силу…
Эти две на которых указывал беловолосый мирно лежали друг возле друга, видимо уже накормленные и довольные жизнью. Впрочем близко к ним никто не рискнул бы подходить, естественно кроме хозяев. Однако они были вышколены и сами нападали лишь при непосредственной угрозе или по приказу хозяев.

Керис внимательно рассмотрел их издали, потом вдохнул воздух, наполненный ароматами жаренного мяса и пива источаемый из дверей харчевни и повторил:
- Просто будем внимательнее Гранд. Идём.
Он шагнул к дому и распахнул дверь.

Продолжение следует...

Глава 2.

Для священника этот день выдался очень трудным; он трижды останавливался в попутных геффенских селениях, расположенных очень близко друг от друга, и занимался тем, ради чего и оставил своды церкви – лечил больных. В первом селении человек был болен тяжёлой формой воспаления лёгких, полностью изгнать болезнь не удалось, но заметно ослабить её действие – да. Дальше могли справиться местные врачеватели. Во втором, он снял жар у женщины, лежащей с лихорадкой и практически сразу поставил её на ноги. А вот в третьем…
Дом на самом отшибе, завешенные простынями окна и тяжёлый запах смерти внутри. Мужчина был болен чёрной оспой; из домашних осталась лишь жена, не пожелавшая оставить его умирать в одиночестве, остальные прибились к родственникам, чтобы не заразиться. Появление священника заставило отступить крестьян, уже собравшихся сжечь дом, вместе с двумя людьми внутри. Бестрепетно войдя внутрь, он понял, что не в его силах помочь этому иссушенному болезнью человеку, с трудом дышащему. Он сделал то единственное, что мог – заставил человека уснуть, а затем усыпил и его сердце, заставив замереть. Священник смотрел в заплаканные глаза женщины и говорил тихие слова утешения, а его душа разрывалась от чувства вины и сострадания. Из поселения он уходил с тяжёлым сердцем, уверив жителей, что хозяйка чиста – болезнь её не коснулась…
Его путь лежал в Геффен, к тамошнему отцу настоятелю Игнациусу; священник очень устал от бесчисленных дорог и жаждал покоя и отдыха. В монастыре он денно и нощно будет предаваться молитвам, и блюсти святой пост. За время странствий он побывал в крупных городах: Пайоне, Альберте, Юно, Альдебаране, Пронтере, прошёл бессчетное количество деревень и посёлков, и везде где только мог он помогал страждущим. Теперь его путь подходит к концу, осталось ещё совсем немного, и он сможет восстановить духовные силы, проводя дни в уединении и молясь Господу-Вседержителю.
Священник поправил перемётную суму – добрые люди не скупились на угощения и всегда давали еды впрок, и переложил походную палицу из правой руки в левую. Вобщем-то она служила скорее для того, чтоб отгонять не в меру наглых собак, которые полюбляли бежать следом за сыном церкви. Точнее даже не столько за ним, сколько за сумкой, источающей весьма аппетитный аромат. Но и при ходьбе палица нередко помогала. Солнце ещё было высоко, когда он вышел к краю селения и направился к центру деревни. Лекарь необходим везде, а в маленьких посёлках, наподобие этого, редко когда встречались даже послушники, умевшие исцелять, больше было травников, ведунов и знахарей, которые, скорее, являлись шарлатанами. А серьёзную болезнь мог излечить только священник, обученный лекарскому искусству.
Из под ног выскочила курица и помчалась через дорогу; гуси, чинно идущие за заборчиком, как по команде вытянули длинные шеи; где-то вовсю мычала корова, ей вторила другая; загавкали собаки почуяв идущего. Одна любопытная дворняга высунула голову со двора, облаяла путника, затем выбралась на дорогу и потрусила рядом со священником, жадно принюхиваясь к его сумке. Благо, что больших собак хозяева держали во дворах на привязи, хотя они вовсю подавали голоса из-за заборов. К первой собаке присоединилась вторая, поменьше, за ними – третья. Через несколько минут святой перехожий шёл в сопровождении дюжины собак, разнообразных окрасок и размеров. Впрочем, священнослужитель не обращал внимания на данную процессию, к которой уже успел привыкнуть за время странствий – собаки теряли агрессивность, приближаясь к нему, и угрожали исключительно съестным припасам. Людей по пути встречалось мало – практически все были на огородах, а встреченные здоровались и кланялись, но никто не останавливал и не просил о помощи.
- Святой отец, святой отец! – окликнули сзади. – Воистину вас сюда послало само небо!
Священник обернулся. К нему быстро семенил неуклюжий толстячёк в кафтане, подпоясанный кушаком.
- Святой отец, дочка моя, - толстячёк хлюпнул носом, всем своим видом выражая скорбь, смирение и раскаяние одновременно. – Дочка уже неделю лежит, отче, спит навроде.
От быстрого перемещения он запыхался и промокнул испарину носовым платком.
- Помогите святой отец, неделю уже как уснула, – скороговоркой бормотал проситель.
Священник молча кивнул и поспешил за суетливым местным жителем – не из бедных, судя по одежде, который уже засеменил в обратном направлении. Собаки весело перегавкиваясь побежали следом за священником и его сумкой…

Дом у толстячка был широкий, с резными ставнями и выбеленными известью стенами. Обширный двор вмещал два хлева, судя по визжанию, доносящемуся оттуда – явно не пустые; коровник, вмещающий, по меньшей мере, с десяток коров; два или три курятника и даже небольшую конюшню. Дальше за домом простирался сад с плодовыми деревьями, а за ним – огород. Всё это священник отметил походя, быстрыми шагами пересекая двор. Он оставил палицу у двери и вошёл в хату. Из комнаты, навстречу гостю показалась женщина, такая же пухлая как и хозяин дома, в вышитой рубахе, переднике и с полотенцем на плече. Увидев рясу вошедшего хозяйка быстро перекрестилась, посторонилась, давая пройти в комнату и запричитала:
- Что ж это творится отче? За что ж нам наказание такое? Дочка спать легла, уже с неделю как, и лежит, не шевелится, проснуться не может. Помогите святой отче, мы ж и десятину на церковь сплачиваем сполна и вовремя и…
Священник жестом прекратил её словоизлияния и, немного пригнувшись из-за низкого дверного проёма, вошёл внутрь.
На кровати, укрытая простынёй до подбородка, лежала девочка лет семи-восьми; высокие скулы были обтянуты жёлтой, словно пергамент, кожей, длинные русые волосы волной рассыпались по подушке, острый нос очень напоминал воробьиный клюв. Девочка дышала медленно, с натугой - простыня еле приподнималась.
Следом за священником в комнату протиснулся хозяин, цыкнув на жену, вздумавшую было снова начать голосить. В дверях показались две перемазанные землёй, любопытные мордашки младших детей хозяина, и принялись с интересом рассматривать гостя.
- Что с ней, падре? – толстячёк вопросительно посмотрел на склонившегося над девочкой священника.
Тот задумчиво оглядел лицо спящей и обернулся к хозяину.
- Это lethargia почтеннейший, - произнёс он, и поспешил добавить, видя недоумение, отразившееся на лице толстячка. – Летаргический сон.
У него был мягкий негромкий голос.
- Она спит. Это не излечивается ни снадобьями, ни травами, лучший выход – это ждать когда она сама проснётся, однако сон может продлиться как несколько дней, так и несколько месяцев. Всё в руках Господа.
- Впрочем, - продолжил он, увидев, как помрачнели лица хозяина и хозяйки, - я прочту молитвы, и попробую разбудить это дитя с Божьей помощью.
- Мне надо подготовиться, – закончил он и, развернувшись, вышел во двор.
Из-за забора уже таращились несколько чумазых ребятишек, прибежавших взглянуть на захожего путника. Самые смелые залезли на ворота, и повисли на них, внимательно разглядывая священника. Стоило ему появиться во дворе, как ребятня тут же заголосила.
- Стаська, давай сюды к нам. Тутачки поп прихожий, ща Дарыньку лечи-ить будет…
- Гляньте, в чёрном весь. А где крест напузный, как у нашего приходского?
- А стриженый-то, стриженый-то как! И сумка большая! И Симку кликните, нехай поглядит…
- Из самого Геффена сюда поспешал, грят. А глаза-то, добрые какие, не то што у отца Серафимия, тот как зыркнет, особливо ежели яблоки у него крал давеча, так хоть тикай!
- Дайте и мне-е поглядеть…
Священник усмехнулся, закатал рукава рясы и направился к бадье, куда стекала дождевая вода. Набрал в пригоршни воды и умылся - на коротко стриженных, рыжих волосах заискрились прозрачные капельки. Потом начисто вымыл руки, снял сумку и, вернувшись в прихожую, положил её на лавку.
Хозяин с хозяйкой и пара детишек, прятавшихся за спины взрослых, всё так же толпились в комнате, явно не зная, что делать и куда себя девать, чтоб не мешать приготовлениям.
Священник вынул из сумки Святое Писание и молитвенник, потом обернулся к хозяину и произнёс:
- Мне необходима миска с чистой водой и полотенце. Дети пока могут побыть на улице, а вы если хотите, то оставайтесь и присутствуйте.
Толстячёк тут же отвесил младшим сыновьям по подзатыльнику и отправил одного за водой, а второго за чистым полотенцем, и после того как всё было принесено, поставил миску на стол у кровати и положил рядом полотенце.
- А ну, мигом во двор! – прикрикнул он на мальцов, и намерился отвесить ещё по подзатыльнику. Те, не дожидаясь этого действия, мигом сбежали во двор – словно ветром сдуло.
Хозяин прикрыл дверь и осторожно присел на лавку в дальнем конце комнаты, где уже сидела его жена, всё время порывавшаяся снова запричитать.
Священник не спеша открыл окно, взял полотенце и, намочив его в воде, положил на лоб девочке. Затем откинул простыню, открыв хрупкое тельце в длинной ночной рубашке, и взял в руки молитвенник.
Слова, тихие, но очень чёткие разнеслись по всей комнате, и казалось, заполнили её всю без остатка.
- Memento, salutis Auctor quod nostri quondam corporis, ex illibata virgine nascendo, formam sumpseris Maria mater gratiae, Mater misericordiae…- Священник произносил гимн прикрыв глаза, не глядя в молитвенник. - …Sicut oculi ancillae in minibus dominae suae ita oculi nostri ad Dominium Deum nostrum, Donec misereatur nostri Miserere nostri Domine…
Казалось, солнце враз затопило всю комнату без остатка своим светом и окутало священнослужителя золотистым ореолом. Он стоял прямо, не шелохнувшись, слегка наклонив голову.
- …Quia non relinquet Dominus peccatorum. Super sortem iustorum ut non extendant iusti ad iniquiatem manus suas…
Священник вдруг поднял руки, и возвёл очи горе. Заключительные слова гимна загремели раскатом грома.
- …Gloria Patri, et Filio et Spiritus sancto. Sicut erat in principio, et nunc, et semper et in saecula saeculorum, Amen!
Его руки окутались сиянием, словно само солнце полыхало в его ладонях. Он положил молитвенник на стол и, шагнув к лежащей девочке, опустил обе светящиеся руки ей на грудь. Хозяину, зажмурившему глаза от слепящего света, привиделось, что святой отец черпает силу из самого небесного светила, и вливает его в дочку. Он открыл глаза, и на секунду ослеп – сияние, окружившее тело девочки жгло глаза. Рядом, охнув, рухнула с лавки пухлая хозяйка, и ему самому захотелось упасть на колени, каяться во всех грехах и одновременно славить Творца. Ещё секунда – и он так бы и поступил, однако жгучий свет, как по мановению руки, пропал. По телу ребёнка прошла дрожь, берущая начало в ладонях лекаря, худое тельце выгнулось в дугу, воздух со свистом вырывался из груди, которая конвульсивно приподнималась, пальцы судорожно мяли и комкали простыню.
- Ааа! – не выдержав, тихо закричал, а точнее завизжал хозяин дома, не в силах больше молчать. И тут девочка открыла глаза…

Продолжение следует...

Уже начинало темнеть, когда наконец удалось распрощаться с гостеприимными хозяевами и выйти за ворота. Собаки, создававшие почётный кортеж священнику, давно разбежались. Разошлись по своим делам и разочарованные зеваки, так и не увидевшие ничего необычного. Прист вышел за ворота, оглянулся на вышедшее его провожать семейство и попрощался.
- Мир вам люди добрые, спасибо за гостеприимство.
Затем поправил сумку и быстрым шагом пошёл по дороге, опираясь на дорожную палицу.
Ещё некоторое время, после того как фигура священника растворилась в подступающих сумерках, Дарынька, стоя у ворот, махала ему рукой. Она не понимала, откуда появилось это ощущение, но она остро чувствовала беду, нависшую, словно чёрная грозовая туча, над этим добрым человеком с карими глазами, и знала, что больше никогда его не увидит. И она не переставая, шептала молитву, пока тятька не велел ей отправляться в хату, помогать матери…

А священник шёл к харчевне «Усталый путник», где, как объяснил ему хозяин, всегда останавливались купцы, ведущие торговые обозы в Геффен, или из него.
Неспокойно стало в последнее время в окрестностях Геффена, рассказывал хозяин, понизив голос, торговые караваны, с недостаточно большой и сильной охраной перехватывают, грабят путников, путешествующих в одиночку. Так что самому ходить нежелательно, лучше прибиться к обозу, благо лекарь всегда может понадобиться в дороге.
Эхинацеус не особо боялся разбойников – что взять с бродячего священника? - но к совету прислушался и потому направил свои стопы туда, куда и предлагал почтенный Никофрий.

«Усталый путник» ничем не отличался от подобных себе заведений, разбросанных по всем торговым путям Мидгарда. Огороженный двор вмещал в себя большую конюшню для лошадей, путешествующих верхами путников. Тут же, за определённую плату – раза в два превышающую обычную – можно было присмотреть себе лошадку. Нередко бывало, что вконец поиздержавшийся путешественник расплачивался конём, а дальше передвигался на своих двоих. А на хорошую лошадь всегда находился покупатель.
Недалеко от конюшни находился овин, где проживал разнообразный мелкий скот: будь-то овцы, козы и прочие копытные – потенциальные кандидаты на отбивную, жаркое и другие мясные блюда.
Коровник, минимум на двадцать голов крупного рогатого скота – источников сыра, творога, сметаны, молока, да и говядины в свой черёд. Несколько курятников, где по соседству с курами проживали так же утки, гуси и индюшки.
Ну и конечно несколько конур с собаками – куда ж без них. Всё это бегало по двору, и тут же гадило, что придавало своеобразный аромат жарящемуся тут же во дворе мясу. Все запахи перемешивались с запахом квашеной капусты, печёного хлеба и этот дух на расстоянии двадцати шагов шибал в нос любому приблизившемуся. Казалось, что этим духом навсегда пропитан любой уважающий себя постоялый двор. «Усталый путник» не был исключением из правил, чего-чего, а запахов тут хватало слихвой.
Впрочем, приста мало заботили ароматы – поесть он уже поел, а на нехорошие испарения просто не обращал внимания – за долгое время путешествий и не такие запахи приходилось вдыхать. Дверь в харчевню открылась, и святой отец посторонился, давая дорогу выпавшему из дверей любителю горячительных напитков, коего ноги держали скорее чудом, нежели усилием мышц. Пьяница бормоча что-то про себя, усиленно икая и дыша перегаром, двинулся в сторону придорожных кустов. Самого священника он попросту не заметил. Эхинацеус открыл дверь и вошёл. Привычная обстановка для любой гостиницы: дубовые лавки и тяжёлые столы, живописно расставленные по всему помещению; лестница на второй этаж в гостевые комнаты; дверь, явно ведущая на кухню, так как оттуда исходил особенно сильный запах готовившихся блюд, чеснока и пригорелого молока. Вот собственно и всё. Впрочем, в любую корчму приходят не на обстановку любоваться.
Разношёрстные посетители и те были такие же как и везде. За столами сидели, а кое-где и лежали крестьяне, пришедшие сюда отдохнуть душой и телом, после работ; купцы – то ли уже продавшие товар, и теперь обмывающие барыш, то ли ещё только пытающиеся сбыть товар, и пьющие за удачу предприятия. Путники, которых под вечер дорога привела в эту деревню; пара бардов, на ходу сочинявших душещипательные баллады о героях, и тем живущих; ну и конечно несколько проходимцев, живописной наружности, при взгляде на которых рука сама собой тянулась проверить – на месте ли кошель с деньгами. Где есть деньги – всегда появятся желающие их прикарманить.
Однако в глаза сразу бросились четверо. Хоть они и сидели за разными столами, но их жесты и поведение были весьма схожи: двое мужчин, опоясанных мечами, сидели на лавке, рядом стояли их щиты, прислонённые к столешнице, большие заплечные мешки лежали под ногами. Хоть они и были одеты в обычную одежду мечников, коих хватало везде, но поведением отличались от собратьев по ремеслу: кружками об стол не били, не гоготали над сальными шуточками компании, сидевшей рядом и громко не чавкали, наоборот, ели нехотя, с некой ленцой, изредка перекидываясь словами. А в глаза бросались из-за чрезмерно гордой осанки и, что удивительно, абсолютной трезвости, несмотря на несколько больших кружек пива, полностью опустошённых.
Вторая парочка была ещё более живописной: мускулистый, коротко стриженный, широкоплечий воин наворачивал огромную тарелку каши, с большими кусками мяса. На лавке около воина, обёрнутый в ткань, лежал огромный и страшный, даже на вид, двуручник. Рядом, немного отклонившись от стола, сидела его спутница – девушка, с тонкими губами и белыми, до плеч, волосами. За спиной, поверх синего плаща, виднелось широкое боевое копьё, вдетое в ременные петли. Обое были рыцарями, причём одетые в тяжёлые доспехи, которые так и не удосужились снять: стальной нагрудник, наплечник, фартук, набедренник, кольчужная юбка, наручи, и поножи. То, что не было прикрыто железом – прикрывалось кольчугой. Они сняли только тяжёлые рукавицы и шлемы, казалось, вот-вот протрубит рог, и оба рыцаря схватив оружие, ринутся в бой.
Священник мысленно посочувствовал носящим такую уйму железа людям, и направился к хозяину трактира, вынырнувшему с тарелками в руках, из двери на кухню…

А когда на поселение опустилась непроглядная безлунная ночь, на окраину деревни вышел ещё один человек. Точнее сказать – он словно появился из ниоткуда, сотканный из ночной темени. Его быстрые и лёгкие шаги были абсолютно неслышимы. Мало того, собаки, рыскавшие по посёлку, коих хозяева на ночь спускали с цепи, даже не учуивали его запаха, и перегавкивались между собой. Он никогда не бывал в этой деревне, но не задерживаясь ни на миг, быстро, мягко ступая с пятки на носок, двинулся к цели.
Он шёл к «Усталому путнику»…

Продолжение следует...